Американцы смеются вместе с теми, кто им нравится; англичане же смеются над теми, кого они не любят.
Мой коллега из “Санди Таймс” Эй-Эй Джилл недавно вывел отличия между американской и английской комедией. Американцы любят смеяться вместе с теми, кто им нравится — например, с Джоуи из “Друзей”. Англичанам же нравится смеяться над теми, кого они не любят: идиоты из “2012”, Бейзил Фолти, Дэвид Брент и т.д.
Возможно, это потому, что Америка — родина 312 миллионов простаков, которые не понимают иронии. А у британской нации присутствует здоровый цинизм. Но подозреваю, что истинная причина в том, что американцы — милые люди. А британцы — нет...
Только что умер мой пес, и ради эксперимента я написал об этом в Твиттер. Ясно, что когда любимца семьи усыпляют, эта семья сильно горюет. Поэтому ждешь сочувствия. И получаешь его — в Америке.
Но не в Англии. Через несколько секунд после того, как я написал пост, человек по имени Райан Пейси спросил: “И как, уже воняет?” Адам Фэрроу твитнул: “Прикольная новость”. Фил Мэй поинтересовался, не рук ли Джеймса Мэя это дело, а Том Грин отреагировал просто: “Отлично”.
Сейчас прошло уже пять минут, а поток гадостей не иссякает. И это подтверждает мою теорию. Великобритания — страна 62 миллионов законченных сволочей. Англичане придумали концлагеря и порабощение одного народа другим. Вешать, вздергивать на дыбу, четвертовать — это все наше. Кто отдал русских эмигрантов на расправу Сталину? Ага, снова мы. Мой лучший друг в начальной школе каждую свободную минуту посвящал пропихиванию пойманных в саду тварей через ножи в сливе раковины. Он был англичанином. И клянусь: если покопаться, окажется, что и дедовщину тоже изобрели здесь.
А на дороге свидетельств врожденного сволочизма еще больше. Недавно я испытывал великолепный Ferrari 458 Spider. Если бы я воровал детей в супермаркетах, одевшись в эсэсовскую форму или колпак ку-клукс-клана, и то не вызвал бы такого негодования. Посыл был ясен: “Тот, кто ездит на такой машине, нажил богатство на эксплуатации рабочих и теперь пусть даже не мечтает выехать из переулка”. Снова напрашивается параллель с Америкой. Там, когда бомж видит человека на Ferrari, он говорит: “Когда-нибудь и у меня будет такая!” В Англии он скажет: “Погоди, когда-нибудь я тебя оттуда вытрясу”.
Это подтверждает другой мой эксперимент. На прошлой неделе я ехал по скоростной полосе на Ferrari, быстро нагоняя какую-то Toyota. Если бы я был в столь же непритязательном Ford или Opel, водитель уступил бы дорогу не раздумывая. Но поскольку я был на Ferrari, Toyota висела у меня перед носом — я заметил — целых 69 км.
Конечно, не исключено, что ее водитель недавно прибыл из страны, где нет понятия “правила движения по полосам”. Но скорее всего это был просто зловредный, тронутый англичанин, который хотел продемонстрировать своей толстой, злобной, демократически настроенной женушке в безразмерных трусах, что пижон на Ferrari приедет домой не раньше них. Та же картина, когда приезжаешь в суперкаре на заправку. В других странах народ сбегается, одержимый любопытством. Люди хотят рассмотреть машину, посидеть в ней, узнать, быстро ли ездит.
Но не в Англии. Проходя мимо, все только кидают: “Спорим, жрет она немерено”. Как будто англичанин с рождения запрограммирован беситься, видя чужое богатство. И находит единственный пункт, по которому его тридцатилетняя Toyota выигрывает: расход топлива. “Точно, — обычно отвечаю я, кивая на его ржавое ведро. — А на твою, могу поспорить, девчонки не особо клюют”. На днях необычайно талантливая и красивая певица, автор песен Эми Макдональд в программе BBC заявила, что у нее Ferrari 458. И ей сразу задали два вопроса. “Сколько же он стоит?” — это с негодованием. И “Где в Англии можно ездить на такой машине?” — это с издевкой. Злоба, злоба, злоба.
Народ реально считает, что если у милой мисс Макдональд не будет возможности ездить на Ferrari, их жизнь станет лучше. Я никогда не понимал такого образа мыслей, но он живуч. Он цветет пышным цветом на страницах Daily Mail, которая объявляет войну каждому, кто слишком красив, слишком богат или слишком строен. Они действительно считают, что если бы Кейт Мосс распухла, как от слоновьей болезни, жизнь миссис Толстобрюх из Понтефракта улучшилась бы безмерно. Напоказ мы ненавидели коммунистическую Россию, но в душе 95% населения хочет именно туда.
Банкиры, риелторы, политики, журналисты... Человек в костюме — изначальное зло, и его надо сначала уволить, а потом посадить. Человек в рабочей куртке? Он хороший, и ему нужно немедленно подарить плазменный телевизор.
Вот о чем нужно думать, покупая в Англии суперкар. Люди будут на него плевать и заливать мочой, как только ты отвернешься. Они будут царапать монетками бока и нарочно мешать тебе на дороге. Никогда не пропустят, будут обзываться, а на вечеринках женщины будут говорить — так было, когда я ездил на 458 Spider, — что у тебя, наверное, совсем маленький пенис .
Они будут снимать тебя на камеру и выкладывать это на YouTube. Полиция будет следить за тобой особенно пристально. Ты сможешь развить большие перегрузки в повороте, но, выйдя из поворота весь оплеванный, сразу окажешься в наручниках. Тебя на всю жизнь посадят в тюрьму, и там будет страшно нагнуться за мылом.
Я с удовольствием думаю, что от журнала Top Gear тут больше пользы, чем от остальных автомобильных изданий. Конкуренты напишут, сколько железных опилок в амортизаторах Ferrari 599 и сколько клапанов у Pagani Hneurrgh. Но не напишут, какой суперкар лучше, если не хочешь вернуться домой забрызганным ядовитой слюной. А мы это знаем: Aston Martin DBS.
Скажешь кому-нибудь, что ты разбил свой Ferrari или Lamborghini, и он будет хохотать от восторга. А скажешь, что разбил Aston, и он расстроится. Разбитый Ferrari — это упавший Airbus. Разбитый Aston — рухнувший Concorde. Его жалко. Aston заглушает “Дейли Мэйл” внутри нас. Он нам нравится. Англичане любят человека за рулем Aston. Может, потому, что он серый. Может, потому, что мотор у него спереди, где ему и положено быть. Не знаю. Зато знаю вот что: это единственная дорогая и быстрая машина, которую эти убогие, жестокие британские ублюдки действительно любят...
Я знаю, что все это не смешно. Но ведь я говорил, что у меня умерла собака.