Джордж Оруэлл

[Ischtar]

Прямо таки рада, что на форуме есть люди, которых тоже потрясло это произведения. Я познакомиласьс "1984" в прошлом году, еще помню то гнетущее чувство, которое никак меня не покидало после прочтения. Однозначно книга должна быть в списке маст рид у каждого читающего человека.
"Скотный двор" мне почему-то не очень по душе пришелся, но могу посоветовать неплохой роман Оруэлла "Да здравствует фикус" или "Да будет фикус" - у разных переводчиков по-разному. Там раскрывается проблема творчества, места денег в нашей жизни, ну и конечно же любовь. Читается довольно легко.

 

[Aliens]

Оруэллова недостаточность

Дмитрий Быков

Шестидесятилетие первого издания главной антиутопии прошлого века "1984", имевшее быть 8 июня, прошло замеченным. Обсуждение выявило главную проблему романа и его читателей: интерпретаторы полярных взглядов, как полководцы, продолжают готовиться к прошлой войне. Сам же роман выявляет собственную неполноценность - тысячу раз простите, на юбилеях не принято ругаться, но ведь "хорошо или ничего" - это про мертвых. А роман Оруэлла - к счастью для него и несчастью для человечества - жив.

Во времена, когда Оруэлл воспринимался в одном наборе с Замятиным, Хаксли и Набоковым, отзыв того же Набокова, объявившего "1984" посредственным романом, считался эстетским. Типа автор все понимает, но недостаточно хорошо пишет. Журнализм, все дела. Впоследствии оказалось, что с художественностью у Оруэлла все нормально, придуманные либо обобщенные им приметы тоталитарного социума ушли в язык. "Большой Брат", телескрин, минправды, ангсоц, новояз, двоемыслие, внутренняя партия, пытка крысами, "цель репрессии - репрессия", "незнание - сила" - это ярко, точно, афористично, не хуже Свифта. Любовная линия - литература высокой пробы. "Я тебя предала - я тоже". "Под развесистым каштаном"... Кто из прочитавших этого не запомнил - поднимите руки. Короче, бытовало мнение, что Оруэлл силен как социальный мыслитель и относительно бледен, трафаретен как художник. Оказалось наоборот.

Оказалось, что тоталитаризм не сводится ни к одной из описанных им примет: ни к регулярному искажению правды, ни к наличию (а если нет - то выращиванию) внешнего врага, ни к двоемыслию, ни к тотальному контролю. Считалось, что главные репрессии в тоталитарном социуме осуществляются по линии языка и пола, об этой теме была написана куча квазифилософских работ - но тоталитаризм запросто строится без всякого контроля за личной жизнью подданных (больше того - идея "сексуального комфорта" может быть поставлена ему на службу, в СССР в двадцатые годы предпринималась такая попытка), а современная политическая мысль в тоталитарных системах запросто обходится без новояза. Новояз нужен для имитации компетенции, для нового и заковыристого обозначения давно известных сущностей, а этого полно в современной философии, в том числе и постмодернистской, развенчивающей тоталитарный дискурс и доходящей в этом развенчании до полной отмены смысла - не просто здравого, а любого.

Чего там говорить, братие и дружине: у нас тоталитаризм. Просто раньше в этом очевидном признавались с покаянием или хоть с неудовольствием, а теперь с гордостью: да, у нас тоталитаризм. Нам так лучше. И что? Вот и давайте это зафиксируем - без истерического биения себя пяткой в грудь, без разговоров о том, что Россия не может быть другой, без ссылок на внешние угрозы, которые тут ни при чем, - и прологарифмируем это, так сказать, по оруэлловским основаниям: Большой Брат есть? Ничего подобного, два. Всеобщая слежка и прозрачность? Не похоже: в ангсоце много чего было ужасного, но коррупции в таких масштабах не наблюдалось. Тотальный контроль над прессой? Нету: я же это пишу, а вы читаете. Новояз? Попытки вырастить его были явно смешны даже тем, кто этим за деньги занимался. Репрессии? Носились в воздухе, но пока остались минимальными: то ли кризис еще не взял за органы, то ли держать общество в состоянии желе прекрасно можно и без них. Министерство правды? Врет, конечно, но подмигивает и само себе не верит: явно уже сочиняет черновик мемуаров "Как нас заставляли", с множеством смешных случаев... Внешний враг? К внешнему врагу не ездят на отдых, не отсылают на учебу детей, а наиболее опасные и обскурантистские силы в сегодняшнем мире - будь то радикальный ислам или последыши чучхе - нам скорее внешний друг. Есть даже какой-то рынок, частная собственность, какие-то где-то выборы - а тем не менее тоталитаризм; Оруэлл, блестяще живописав его плоть, до кости так и не добрался.
Можно, конечно, завести унылую песнь насчет того, что на скотном дворе бывает только скотство, что вот в Англии не вышло же тоталитаризма, а у нас пожалуйста, под любой маской, - но ангсоц одинаково похож на сталинизм, гитлеризм, маоизм и полпотовщину, да и в послевоенной Восточной Европе все очень хорошо получалось, так что басни про заколдованную Россию оставим эмигрантам, избывающим травму отъезда. Ограничимся признанием очевидного, хоть и печального факта: тоталитаризм определяется не количеством политических свобод и не интенсивностью пропаганды (которую в условиях интернета можно просто игнорировать). Главные приметы тоталитаризма суть две, и про них у Оруэлла либо мало, либо ничего. Первая: с любым можно сделать что угодно, и никто не вякнет. (Это касается не только власти, но и уголовной преступности, и расправ работодателя с подчиненным, и полного отсутствия независимых судов.) У людей существует множество механизмов социальной солидарности - на низовом уровне; эти механизмы по преимуществу горизонтальны, вроде социальных сетей, всяких "одноклассников" и землячеств, но защитить человека от власти эти хрупкие, паутинные сети не могут - могут, правда, посильно смягчить художества власти; употребляя лобовую метафору - не могут разрушить тюрьму, но могут наладить в этой тюрьме неистребимую систему переписки. Однако контакт народа и государства стремится к минимуму - эти шестеренки попросту не зацепляются; отсюда вторая особенность тоталитаризма - отсутствие вертикальной мобильности. Вопрос близости к власти - вопрос все тех же социальных сетей, одноклассничеств и землячеств: родиться в правильном месте, дружить с правильным другом. Власть обладает инструментами для разрешения кризисов (их, как всегда, два - кнут и пряник, в нашем случае пряничный кнут), но не имеет механизмов для той же цели, а разница между инструментами и механизмами после Пикалёва очевидна всякому. Это и есть тоталитаризм - когда народ не участвует во власти, а власть не может предложить ему ни духовных, ни материальных стимулов; тоталитаризм есть апофеоз их взаимной безответственности. Русская модель социума - семья Кабанихи, где и еды вдоволь, и джина "Победа" не пьют, но старшие презирают младших, а младшие ненавидят старших, где все друг другу врут и не исповедуют никакой общей морали, где за униженного не вступятся, но тайком сунут ему конфету. Это нельзя назвать недостатком - или отсутствием - цивилизации; это просто такая цивилизация, главным принципом которой является полная имморальность. Преимущество у нее ровно одно: западная имеет начало и конец, а потому мыслит эсхатологически. А такая - тоталитарная без оруэлловщины по определению - может существовать вечно, и кризис для нее - не конец, рубеж или вызов, а нормальная среда.

Могут спросить: что же нужно сделать с социумом, чтобы тоталитаризм в нем воспроизводился при любом социальном строе? Ответ прост и опять-таки сводится к двум пунктам: во-первых, этот социум устроен так, что по достижении определенного культурного уровня (вроде бы исключающего тотальное вранье и рабство) этот самый уровень приходит в неизбежное столкновение с неизменной политической системой, культура рушится и страна откатывается назад, где с ней опять можно делать что угодно. А во-вторых, в этом социуме религия утверждается такими способами и отождествляется с такими персонажами, что почти никаких убеждений у большинства нет. Нет ни консенсусных ценностей, ни долга перед ближним, ни представления о богоравенстве, божественном достоинстве человека. То есть исключена главная форма милосердия - защита ближнего перед лицом произвола. Сунуть ему конфету - другое дело.

И для этого студенистого, ползучего тоталитаризма новый Оруэлл еще не родился. А если и родился - то Набоков, с его "Bend Sinister", оказавшимися вроде как в оруэлловской тени. Между тем у него-то все точней - потому что он, в отличие от Оруэлла, описал не социальную, а физиологическую природу тоталитаризма: то, как людям физически, плотски приятно быть плохими. Потому что мораль у них вышеописанными способами отнята, и ничем не стесненное тело празднует свой праздник, наслаждаясь по очереди сексом, пытками и жизнерадостной жратвой.

 

[Any]

Начитавшись восторженных откликов, весь день читала 1984, восторга не разделяю, о художественной ценности произведения сказать нечего, пустышка.

 

[Rewrite]

Any, почему? телекран совсем уж мысли и собственное представление о мире убил?))
что не понравилось?)

 

[Any]

Any, почему? телекран совсем уж мысли и собственное представление о мире убил?))
что не понравилось?)

Интересный вывод, что если я думаю по-другому, то мысли и представление о мире у меня отсутствуют. Будь я диссидентом 60-х годов, в те годы это показалось бы откровением, но сейчас не цепляет. Слишком утрировано, реально героям не сопереживаешь. а об ужасах тоталитаризма гораздо более интересно и живо у других писателей есть, например, Солженицына.

 

[Rewrite]

Any, в 1984 не только проблема тоталитаризма) там к примеру очень-очень хорошо показано то, к чему идет человечество - к разрушению традиций и взаимотношений,что строилось тысячелетиями)
основная мысль романа - показать,что любой режим,ставящий на колени может сломать любого человека,т.е. ценности свободы надо всегда сохранять)

Интересный вывод, что если я думаю по-другому, то мысли и представление о мире у меня отсутствуют.

вывод мб и интерестный,но ваш пост просто не был аргументирован

 

[ShinshA]

прочла и 1984 и скотный двор, впечатлена....вот и ни капли не жалею и не считаю, что зря потратила время!!!!
вот, кстати, после этих книг вспомнился фильм *Эксперимент. Волна*.... там, конечно, разные темы поднимаются, но идеи похожи....
советую его посмотреть=)

 

[Floret]

Детектор лжи

– Вам случалось воровать?
– Да.
– Вы подделывали документы?
– Да.
– Вы изменяли своей жене?
– Откуда вы знаете о Ленке? – удивился я.
– Знаем. Изменяли?
– Нет.
– У вас есть зависимости?
– Какие?
– Отвечайте на поставленный вопрос, – холодно ответил оператор.
– Нет.
– Вы били свою собаку?
– Да, – ответил я и вспомнил, как с утра залепил жирному ретриверу оплеуху. Нечего срать у двери.
– Вы нарушали закон?
– Кто не нарушал, – улыбнулся я виновато.
– Отвечайте только «да» или «нет». Ясно? – вновь осек меня мужчина напротив.
– Ясно.
– Да или нет! – повысил голос оператор.
– Да, – я покорно кивнул.
– Вы брали взятки?
– Нет, – соврал я, отчего на лбу выступили предательские капли. Хотел было утереться, но на руках блямбами висели датчики. Пара круглых липучек крепилась на лбу. Еще раз так дернусь, и точно слетят.
– Выпейте воды, Максим Петрович. Не волнуйтесь так.
– Как тут не волноваться, – наигранно хохотнул я и залпом опрокинул стакан.
– Готовы?
Я кивнул.
– Замечательно, – довольно каркнул оператор. – Вы часто обманываете собеседников?
– Да.
– У вас есть серьезные заболевания, которые вы скрываете?
–Нет, – чересчур твердо гаркнул я, понимая, что вру безбожно, и в конце мне за это аукнется. Но сейчас в голове мигала лишь одна короткая команда: «Карабкайся».
– Вы удерживали кого-нибудь силой? – спросил вдруг оператор, будто прочитав мои мысли.
– Было такое.
– Повторяю в последний раз… – начал было мужчина.
– Да! – крикнул я, оборвав его на полуслове.
– Хорошо, давайте без эмоций.
– Давайте, – я картинно ощерился. Как же мне не нравится этот старый хрыч. Влепить бы ему промеж седых бровей кулачищем.
– Вы когда-нибудь били человека?
– Да, – я представил, как лупцую эту наглую морду.
– Вы любите детей?
– Да, – ответил я, ощупывая в голове скользкий подводный камень, что принесла эта бурная река допросов. Чего он хочет добиться этими вопросами? Мне же нужна сущая мелочь…
– Вы голосовали на прошлых выборах?
Не дает подумать, сука.
– Да, – я постарался вспомнить, когда последний раз являлся на участок.
– Вы храните дома незарегистрированное оружие? – спросил старик и нажал какую–то кнопку на аппарате.
«Что-то новенькое» – отметил я тут же про себя.
– Нет.
– Вы верите в бога?
– Смотря, что называть богом.
– Не заставляйте, – развернувшись на стуле, старый хрыч холодно уставился на меня.
– Нет, – я брезгливо поморщился. – Не верю.
– Сделаем перерыв, – вдруг буркнул оператор. – Курите?
– Да, – выдохнул я.
– Это не вопрос теста, можете отвечать не по форме.
– Ага, – я вытащил из пачки сигарету. – Огонька не найдется?
– Да, – подмигнул мне вдруг оператор.
– Хитро, уважаемый, хитро.
– Стараюсь, – ответил старый хрыч. – Зажигалочку только верните.
– Простите, – виновато скривился я, извлекая зажигалку из кармана брюк. – Еще много вопросов?
– Нет, – затянувшись, прокаркал сквозь табачный дым, оператор.
– Пять минут, – я махнул тлеющей сигаретой. – И продолжим.
– Две.
– Как скажете.
Затушив окурок о коричневое дно белой керамической пепельницы, я водрузил ладони обратно на колени.
– Вы курите?
– Да, – среагировал я мигом, смакуя горький ментоловый дым, который еще не успел выдохнуть.
– Вы страдаете клептоманией?
– Есть немного, – пожал я плечами, взглянул на оператора и тут же протараторил. – Да, да, да!
– Вы проходили тестирование на детекторе лжи?
– Да, – неуверенно огрызнулся я, вращая в голове предыдущие вопросы во всех немыслимых плоскостях.
– Вы употребляете алкоголь?
– Да, – я мельком глянул на свою сумку, что висела бесформенным кулем на крючке у входа. Пол-литра сиротливо ютились в рюкзаке.
«Закончу с тобой, прикончу чекушку» – подумал я. Соблазнительная мыслишка, однако.
– Вы водили автомобиль в состоянии алкогольного опьянения?
– Нет.
– Вы ходите в церковь?
– Нет.
– У меня – все, – он, наконец, улыбнулся.
Голограмма моргнула и пропала. Пропал и детектор, исчезли датчики. Только что был злой мужик напротив – его и след простыл. В воздухе остался тяжелый табачный дым.
– Регистрация в социальной сети пройдена, – донеслось из динамиков на столе. – Ваша персональная карточка составлена. По адресу ****** появилась регистрационная запись, в которой были указаны ваши внесенные персональные данные на основе теста. Если вы не понимаете, о чем идет речь, то просто проигнорируйте данное сообщение. Если же вы решили зарегистрироваться в нашей социальной сети, то вам следует подтвердить свою регистрацию по месту жительства и тем самым активировать вашу персональную карточку.
– Еще одна регистрация?! – в сердцах крикнул я и щелкнул мышкой по всплывшей иконке.
На весь монитор развернулась карта города. Красным крестиком мигала точка на пересечении центральных улиц, куда мне стоит наведаться в ближайшие двадцать четыре часа. Иначе придется проходить всю эту штуку заново.
– Суки! Далеко! – выругался я, поднялся из-за стола, накинул кофту на плечи и выскочил на поверхность.
Взяли меня у соседнего подъезда. Подрулил черный внедорожник, выскочили ребята в форме, грубо затолкали в багажное отделение, нацепили какие-то железки на запястья и вкололи гадость в предплечье. В глазах тут же поплыло…
Пришел в себя я уже в участке. Оторвал отекшую морду со стола, огляделся: стены без окон, железная дверь, на тумбочке рядом стоит агрегат, с которым ко мне наведывался оператор – голограмма. Быть может, не тот же детектор, но очень похожий. Не успел я размять затекшие конечности, как у двери пискнуло, и в комнату вошел старый знакомый хрыч, тот что допрашивал меня в квартире несколькими часами ранее. Та же вредная мордень, тот же безэмоциональный голос. Совсем, падла, натуральный и материальный сделался. Ни плюнуть, ни сквозняком выгнать.
– Здрасьте.
– Виделись.
– Почему я здесь?
– Воровство, насилие, употребление наркотиков, оскорбление чувств верующих, – начал листать записи оператор. – Подозреваем вас, Максим Петрович, подозреваем.
– А еще взятки и жестокое обращение с животными, – истерически хохотнул я.
– Вы весьма проницательны. Вам светит вышка.
– Это мы еще посмотрим.
И не сказав ни слова, оператор нацепил мне датчики повторно.
Затем сел напротив, включил компьютер, достал из пачки ментоловые сигареты, закурил и, будто невзначай, начал:
– Вам случалось воровать?
– Нет.
– Вы подделывали документы?
– Нет.
– Вы изменяли своей жене?
– Да.
– У вас есть зависимости?
– Да.
– Вы издеваетесь?! – вскочил он со стула. – Какого лешего ответы поменялись?
– Мир изменчив, уважаемый, – буркнул я. – Продолжайте.
– Ну, сука, – он оскалился, замахнулся, но потом глянул на камеру, что висела в углу, и с чудовищной силой хлопнул ладонью по столу. – Продолжаем. Вы били свою собаку?
– Нет…

Спустя час после теста в комнату заскочил молодой тщедушный парень, положил на стол перед начальником папку и бочком просочился обратно в щель между дверью и стеной.
Мужчина брезгливо взял папку. На корешке крупными красными буквами были выведены моя фамилия и инициалы. Хрыч – как по старой дружбе я называл его – открыл документ, быстро пробежал глазами, затем глянул на меня, снова заглянул в папку и в сердцах швырнул ее в стену напротив.
– Как ты это сделал, сука! Как? – вскочив из-за стола, с пеной у рта и красной мордой принялся истерить хрыч. – Детектор показал, что ты сейчас ни капли ни соврал! На кого ты работаешь? Где ты научился обманывать полиграф? Отвечай, где!
– В правом кармане, – я кивнул на карман рубашки. – Достаньте, пожалуйста.
– Ага, сейчас, – ухмыльнулся он и свистнул. – Петька, ко мне!
И снова в комнату почти на цыпочках вплыл тот самый парень.
– Что у него там? Достань.
– Есть, – испуганно прошептал юнец, ловко выхватил из кармана визитку и протянул начальнику.
– Государственный комитет по контролю за социальными сетями?
– Так точно. Кто-то же должен тестировать в них правила регистрации.
– Свяжите меня с вашим руководством.
– Руководство перед вами, – улыбнулся я.

© Гусаченко В.