Часть 1.
ПРО ТИГРЕНКА
За спиной неся зеленый ранец через буреломы и дожди, шел по лесу вегетарианец со значком «Гринписа» на груди. Рис проросший по пути жевал он, запивая струями дождя, ставил себе клизмы на привалах, шлаки по системе выводя. Шел вперед от края и до края, песни пел, молился без конца, комаров-эндемиков гоняя с доброго усатого лица. И, живя в гармонии и мире, двигался туда, где видел дым: так как вел он месяца четыре слежку за геологом одним.
Говоря по-правде, между нами, был геолог этот всех дрянней: из консервных банок ел руками трупы уничтоженных свиней, спирт глотал из пластиковой фляги, песни непристойные орал, мусорил окурками в овраге и месторождения искал. Этому подонку было надо, чтоб в тайгу бурильщики пришли и достали всяческого яда из планеты-матушки Земли. Чтоб железный грейдер раз за разом растоптал листочки, шишки, мох, кислород сменился смрадным газом и комар-эндемик передох... Шел геолог по тайге, скотина, в душу ей плевал, как в унитаз, а ему смотрела строго в спину вегетарианских пара глаз. Часто думал вегетарианец: погоди, преступник, вот те хрен! И мигал его зеленый ранец, отправляя сводки в CNN.
Как-то раз геолог с диким смехом вынул из кармана острый нож и убил тигрицу ради меха — или ради мяса, не поймешь. И ушел бесчувственный подонок, напрочь позабыв о малыше. Но остался маленький тигренок с травмою психической в душе. Обреченный умереть без мамы, он лежал и плакал, чуть дыша. Вегетарианец — лучший самый — взять решил с собою малыша. Он не дал погибнуть организму: рисом он делился с ним как брат, пробовал поставить даже клизму, но тигренок клизме был не рад.
К счастью, оказался путь недолог. Подлеца возмездие нашло и тайгою был убит геолог: шишка кедра весом в пять кило сорвалась и стукнула всей массой по башке с размаху. Раза два. Остро пахли спиртом и пластмассой клочья мозгового вещества. Словно у природы сдали нервы. Бац! В тайге раздался смертный стон... Облизнулись жужелицы, черви, и пошли на труп со всех сторон. Выбили таежные синицы подлецу бесстыжие глаза. Мозг сквозь дырку выпила куница. Обкусала ухо стрекоза. И четыре волка ближе к ночи раскатали кости между ям. Кое-что на них оставив, впрочем, пожевать голодным муравьям. А когда останки скрыла хвоя и в тайге опять настала тишь, из кустов ближайших вышли двое: вегетарианец и малыш. Ранец пискнул и прямой наводкой через спутник, что вверху повис, весть благую (с качественной фоткой) передал торжественно в «Гринпис».
С чистою душою, без заботы двинулись домой три пары ног: это шли сквозь чащи и болота вегетарианец и зверек. Вскоре показались рельсы БАМа и далекий путь в Москву, назад. Где-то там ждала старушка-мама — в коммуналке, с окнами на МКАД. В пять часов утра явился к маме с маленьким тигреночком у ног, пахнущий тайгой и комарами сорокадвухлетненький сынок.
В коммуналке, за сортиром прямо, в комнатке с плакатами «Гринпис», с человеком и старушкой-мамой жил тигренок, поедая рис. Запивал его водой из крана и взрослел, нагуливал бока, с помощью клопов и тараканов восполняя дефицит белка. Лишь глубокой ночью ближе к часу, глядя из окошка с высоты, всей душой желал он скушать мяса. Всей душой ребенка-сироты. Что ни говори, такую травму пережить способен мало кто. Вы представьте, если б вашу маму покромсал геолог на пальто?
А за дверью от сортира справа жил сосед — поганый человек. Тунеядец, пьющий на халяву, алкоголик, хам и бывший зэк. С ног до головы в наколках черных. Все при нем боялись рот открыть. Забывал он свет гасить в уборной, мусор не трудился выносить. Пол не мыл по графику в квартире, не платил за общий телефон. А еще любил курить в сортире и плевать любил с балкона он. И тигренку иногда до боли он напоминал того, в тайге, — с бородой, пропахшей алкоголем, с маминою шкуркою в руке... И когда однажды — злой, недобрый — он домой ввалился пьяный в слизь, пнул тигренка сапогом под ребра и унизил фразой «киса, брысь»... То случилось всё само собою, не успел раздаться даже крик: все татуировки как обои ободрал тигренок в тот же миг. Пальцы на руках с наколкой «коля»... Жесткая небритая щека... Почечки со вкусом алкоголя... Легкие со вкусом табака...
Из-под двери комнаты налево день за днем тянулся странный дым. Жил там безработный парень Сева с другом — несомненно голубым. Волосы немытые, сережки, кольца и булавки на брови, кактус запрещенный на окошке, психотомиметики в крови. Жили плохо — ни любви ни дружбы, запершись от всех в углу своем: просто было от военной службы им косить удобнее вдвоем. Крики, сцены ревности и ссоры, а под вечер — брали шприц большой и кололи в вену мухоморы, и глотали марки с анашой. Рев колонок, крик Кобейна Курта, звон шприцов и хруст колимых вен — затихало это лишь под утро, несмотря на стук из разных стен. Просыпались наглецы к обеду, шли на кухню словно дурачки, рвали на страницы Кастанеду и вертели тут же косячки. В теплую погоду, даже летом, не могли квартирные жильцы босиком пройти до туалета — натыкались пятки на шприцы. Даром мать эколога, старушка, завуч школы, ветеран труда, умоляла их не брать из кружки челюсти вставные никогда. Нет, куда там! Челюсти соседки каждый день они из кружки — хвать! И давай толочь свои таблетки, чтоб в садах и школах продавать! Но однажды ночью на приходе оба подлеца исчезли вдруг. Так и не поняв, что происходит. Думая, что это страшный глюк.
А тигренку вскоре стало худо. И примерно через полчаса чертики полезли отовсюду, в голове возникли голоса, на полу открылись люки, ямы, потолок стремительно кривел... А в окне раздался шепот мамы, где всегда обычно МКАД ревел. Ломит лапки, онемела шкурка, голова болит, ну просто тьфу... Закусить пришлось соседом-чуркой — тем, что жил всегда в стенном шкафу.
Чурка жил в шкафу вперед ногами много лет, как бросил свой Кавказ. Торговал на рынке сапогами, норовя обвесить всякий раз. Кушал шаурму с бараньим жиром и любил в метро кататься он, где искал нетрезвых пассажиров, чтоб спереть какой-нибудь смартфон. А потом, присев на подоконник, цокая и открывая рот, тыкал вилкой в чей-то наладонник, двигая иконки взад-вперед. Проживая вечно без прописки, сделав из квартиры склад мешков, он водил к себе друзей и близких, и в чужих кастрюлях делал плов. Домогался женщин, даже маму — ту, что завуч, ветеран труда. Фундаменталистскому исламу он при этом верен был всегда. И в шкафу своем, гнилом и шатком, там, где жил уже не первый год, может статься, он хранил взрывчатку, может статься, даже пулемет. Но прыжок — и жилистое тельце ухнуло в тигриное нутро. И смартфонов дорогих владельцы снова могут водку жрать в метро.
Так пришла зима. Застыли реки. Жил тигренок тихо день за днем, лишь случались изредка флэшбэки — типа голос мамы за окном. Как-то раз в подобную минутку из-за ностальгии — не со зла — он пошел и скушал проститутку. Ту, что в дальней комнате жила. Все в районе знали тетю Розу, а исчезла Роза — ну и пусть. Тысяча одну срамную позу знала извращенка наизусть. Развращала молодых студентов, и пенсионеров, и детей. И врала, что у интеллигентов толще, выше, крепче и длинней. Хвасталась расценкой поминутной, и в деньгах, похоже, знала толк: был тариф рублевый, и валютный, а порой давала даже в долг. Ошивалась в барах, на вокзалах — с жуткой мордой, на ногах кривых... Но хвалилась Роза, будто знала всех мужчин столицы как своих. Родинки, размеры ягодицы, их привычки, характерный смех — знала всех политиков столицы (или же врала, что знает всех). Мол, когда-то с этим было проще, в молодости, мол, была стройна. И берется отличить на ощупь Путина и Ельцина она... Так и покушалась на святое! Так и распускала мерзкий слух! Это ж надо выдумать такое! Впрочем, кто их знает, потаскух.
Так почти очистилась квартира. Кто в последней комнате живет? В той, что возле самого сортира? В той, где из сортира только вход? Где всегда темно и сыровато, где лишь стол и койка у дверей? Там живет помощник депутата — олигарх, ворюга и еврей. С помощью серьезных махинаций он украл в стране всю власть давно. И в Международной Лиге Наций все признали, что мужик — говно. Ищут подлеца все службы в мире, но не получается найти. Ищут в каждом доме и квартире — если комнат более пяти. Ищут на Рублевке, на Садовом, ищут в Мавзолее и Кремле, под Рязанью, Тверью и Ростовом. Ищут в каждой точке на земле. Ищут в Эквадоре и на Крите, в Чили и на острове Бали. Пару раз искали в Антарктиде, но замерзли быстро и ушли. Ловко обманув все службы мира, олигарх последних года три прятался в каморке у сортира — извращенец, тигр его дери. В общем, так и получилось вскоре: негодяй, ворюга и еврей вдруг исчез однажды в коридоре, наступив на хвост судьбе своей.
За окном весна, сосулька тает, МКАД вдали ревет как самолет. И тигренок снова ощущает, что ему белков недостает. По квартире погулял немного, но вернулся в комнату опять. И понюхал маму-педагога — не со зла, а просто, чтоб понять.
Мама спит. Рука большая, в складках. Вкусная она? Пожалуй, нет. Эти руки ставили в тетрадках двойки и колы все сорок лет, в школах обучая даже дуру (что там дуру, даже дурака!
прелестям родной литературы, таинствам родного языка. Даром не прошли для них уроки. Где теперь ее выпускники? В интернете дуры пишут блоги. В блоги дурам пишут дураки. А потом на «Грелку» всей толпою ломятся как тараканы в дом... Господи прости, гамно какое! Впрочем, ладно. Сказка не о том.
Педагог, отдавший детям душу! Педагог, даривший людям свет! Можно ли теперь такого кушать? Наш тигренок думает, что нет. Жестко и невкусно, пахнет мелом, желчью, авторучкой и доской. Ничего подобного не ел он, и не видит пользы никакой. Если ты давно измучен рисом, что за польза в меле и доске? Если полосатый организм день за днем мечтает о белке?
На полу, укрывшись полотенцем, между батареей и стеной вегетарианец сном младенца спит и видит сон зеленый свой. Тигр замер, постоял немного, сделал осторожно шага два... И лизнул ему на пробу ногу. Тьфу, сплошная соя и трава! Кто живет в гармонии, в покое, кто не пьет, не курит, не шалит, рис и сою ест, и всё такое — тот из них почти и состоит. В доме не найти приличный ужин. Тигр вышел в коридор и лёг. Вдруг — сама открылась дверь наружу, приглашая выйти за порог! Запах мяса! Спины! Ягодицы! Ноги, руки, яйца, голова! Граждане зажравшейся столицы! Теплая, весенняя Москва! Кушай, тигр, всякого подонка! Медленно, со вкусом, не спеша! Так как это сказка для ребенка, то концовка крайне хороша!
© Леонид Каганов lleo@aha.ru
Часть вторая.
ПРО КРОТИКА
Средь берез и мужественных елок, логова медведей обходя, по тайге шагал один геолог, под ноги внимательно глядя. Там, внизу, под самыми ногами, а сказать точнее - под землей, шел с ним в ногу тайными ходами черный кротик - добрый и слепой.
Вместе они залежи искали - апатиты, магний и руду, на привалах песни распевали, пили самодельную бурду. Вы представьте, как в тайге тоскливо, если рядом нету никого! Нет жены, друзей и даже пива, а с кротом споешь - и ничего.
А когда вставали на стоянку, или оставались на ночлег, кротик делал небольшую ямку - современный биотуалет.
Был геолог опытным и мудрым, и умел он множество вещей - он не похмелялся рано утром, не боялся мошек и клещей. По тайге, как по родному дому, он шагал легко то вверх, то вниз, а за ним следил его ведомый со зловещей надписью "Гринпис".
И однажды, как-то на привале, под большим раскидистым кустом, кротик и геолог ночевали - кротик примостился под листом. Кротик в землю не успел зарыться - задремал, откушав первача, и внезапно бросилась тигрица, злобно и прожорливо урча.
А с тигрицей не сыграешь в прятки, - кротик замер, вовсе не дыша, и ушла в мозолистые пятки кротика невинная душа.
Только между хищником и другом, подскочив буквально в тот же миг, старый кортик выхватив упруго, Человек решительный возник. Нож воткнулся раза три-четыре, а потом еще раз двадцать пять - каждый, кто читал поэму "Мцыри", знает, как с тигрицей поступать.
Шли они, ища слюду и сланец, точки на планшетку нанося, шел за ними вегетарианец, замаскировавшийся в лося. Был он окончательная сволочь, он георазведку не любил, и однажды ночью, ровно в полночь, шишкой он геолога убил.
Прямо скажем, со случайной жертвой быстро расправляется тайга. Был геолог далеко не первый, да и не последний ни фига. На красивой солнечной полянке, где геолог часто ночевал, кротик схоронил беднягу в ямке, даже крест в ногах нарисовал.
Вдруг пошла волна в груди кротовьей - защитить поруганную честь! Кто ответит по законам крови, на кого падет кротовья месть? Кротик распознал чужие знаки - будет им отыскан злобный враг - извлеченные из организма шлаки засоряли меловой овраг.
Видимо, страдает он поносом, он засранец - вот его беда! Крот повел своим бывалым носом и запомнил запах навсегда. И когда злокозненный убийца возвращался в город сквозь тайгу, кротик вслед за ним успел прорыться, cобираясь отомстить врагу.
Возле МКАДа потерялся запах, но, вонзаясь в землю, как кинжал, крот копал - копал до дрожи в лапах, но душой при этом не дрожал. Не боясь камней, песка и пыли вгрызся он в московское нутро. Именно кротом отрыты были восемь новых веточек метро.
Кротик рос, мужал, и с каждым годом набирался опыта, крепчал. Как-то раз, идя подземным ходом, диггеров случайно повстречал. Кротик вышел к ним совсем не в духе, на ходу он рельс железный грыз - так в Москве и появились слухи про огромных подземельных крыс.
Диггеры оставили лопату - кротик, хоть не знал, что делать с ней, все же повертел лопату в лапах - лапы были явно помощней.
Кротик вел подкоп на Ленинградке, чтоб устроить маленький обвал. Получилось, но эколог гадкий на работу в этот день проспал.
Только кротик - это зверь упрямый, на мякине нас не проведешь, ждет тебя, эколог, волчья яма, рано или поздно - попадешь!
Далеко, укрыт ковром иголок, спит мой друг, и видит сладкий сон. Спи спокойно, верный друг-геолог, спи и знай: ты будешь отомщен!
Alex Smirnoff
Часть третья.
ПУТЬ ЁЖИКА
Далеко в лесу, в тайге дремучей, жил под ёлкой с самых давних пор старый, мудрый, опытный, колючий еж таёжный – маленький бугор.
Он рулил таёжными зверями справедливо, строго, много лет. Говоря по правде, между нами, ёжик был большой авторитет. Всё из стали – мышцы, кости, нервы – не возьмёшь ни пулей, ни ножом. Этот ёж в далёком сорок первом был противотанковым ежом! Не боялся ёжик хищных тварей, нападающих порой из-за угла. Изначально был о нём сценарий фильма под названием «Игла».
В жизни этот еж наелся лиха, оттого был крепок и удал. На спор поднял как-то раз слониху (что Корней Чуковский наблюдал). Он гонял в саванне бегемотов, белку бил в тайге сибирской в глаз, об еже писали Бегемотов, Мюллер, Штирлиц, и, конечно, Асс.
Как-то, заберясь на ель повыше, ежик проводил осмотр тайги. И внезапно он внизу услышал чьи-то незнакомые шаги. Это был, конечно же, геолог, с рюкзаком огромным за спиной, он шагал туда, где утра полог занавешен бледною луной. А вдали, в полуверсте примерно, там, где елки встали вкривь и вкось, шёл куда-то, матерясь прескверно, здоровенный и матерый лось.
Ёжик чуял – что-то не в порядке с этим подозрительным лосём. У ежа был нюх на непонятки, zсность этот ёж любил во всём. Почему-то лось шагал в штормовке, на плечах здоровый был рюкзак, а к рогам был приторочен ловко абсолютно новый AirMac. И мигала лампочка с вай-фаем, еж увидел – аж оторопел. На хрена? (Но мы-то с вами знаем, что сигнал гринписовцам летел.) Ежик вспомнил молодость в подполье. Маскировка – сразу понял ёж. Это ж надо выдумать такое! Только нас-то этим не возьмёшь! С виду неприметный, неказистый, но зато умён и мускулист – ёж был у Исаева радистом. Лось был тоже, видимо, радист.
Отследить, узнать, взять на заметку – мало, ли кто шляется в тайге. Может, это враг ведёт разведку, и идёт как лошадь – буквой ге. Только - чу! Вблизи мохнатый хищник. Чёрно-жёлтый маленький зверек (Их тут, между прочим – больше тыщи, ёж их от охотников берёг). Так и есть – двухмесячный тигрёнок. Прямо под ногами у лося. «Надо же – совсем ещё ребёнок, но видна его натура вся. Хищник – генетическое свойство, кушать мясо, кости, требуху – весь набор нехитрых удовольствий…» - думал ёж, сидящий наверху. Но какое странное соседство – тигр и жертва словно бы друзья. Видимо, тигрёнка кто-то с детства убедил, что мясо есть нельзя.
…Сосны и берёзы вперемежку, сопка, речка, небольшой овраг. По тайге идёт двойная слежка, под надзором строгим каждый шаг. Видит ёж – здесь ночевал геолог – две бутылки, банка из-под шпрот. Еж увидел вдруг из-под иголок: а вот здесь свой след оставил крот.
Что за вашу мать, как говорится?! Это значит – двое против двух. Еж служил когда-то на границе и имел на эти штуки нюх. Понял еж: разведчики, наверно. Еж иные видел времена – это он для Штирлица из Берна присылал шпионов имена. И теперь, опять попав в разведку, ёж был осторожен, как всегда: не ступал на сломанную ветку, не курил в засаде никогда. Только ничего тут не поделать: и ежа сморил однажды сон. Ночью шишка килограмм на девять ё*цензура*ла геолога в висок. И следы. Они идут на запад, видимо, здесь кто-то был с утра. Сапоги, четыре мягких лапы, а ещё – кротовая нора. Кто распутать должен эти нити? Кто здесь кровью обагрил траву? Никому не слышен и не виден, ёж по следу движется в Москву…
В Москве.
Надо вам сказать, что этот город ёж облазил вдоль и поперек. Очень много неприметных норок здесь устроил маленький зверек. Всех бомжей, ментов, собак бродячих, ежик знал буквально, как родных. Он искал, как сыщик настоящий. День и ночь искал, без выходных. Ёж с рожденья не боялся риска, шастал по окраинам в ночи. (Между прочим, он основам сыска самого Шарапова учил.) И, в конце концов, нашёл, конечно. Здесь прошёл лосяра в сапогах. Запах – тот же, пахнет человечиной, явно находящейся в бегах. Логово. И запахи толпою ломанулись в маленький подъезд. Ёжик дверь захлопнул за собою: лось не выдаст, так и тигр не съест.
Конура. Точнее – коммуналка. Кто и с кем тут – хрен чего поймёшь. Но зато – чекистскою закалкой обладает наш колючий еж. Ну-ка, кто тут? Двадцать пять бутылок. Но не водка. Наш родной, «тройной». Ну, который гонят из опилок. Ёж всмотрелся – это был блатной. Он узнал блатного по наколкам – много лет тому назад, в тайге, зэку он оскаленного волка выколол иголкой на ноге. А сейчас он спит, ежа не слыша. Ежик притаился у дверей, и не зря: ему навстречу вышел олигарх, ворюга и еврей.
Шкаф здоровый – за два метра росту, дорогущий твидовый пиджак. Он ещё в начале девяностых стал носить причёску под ежа. Ёжик взял его тогда за жабры на торговле всякой ерундой.
Олигарх тогда был парень слабый, мелкий, недокормленный, худой. Ёж установил над ним опеку, помогал, а позже ввёл во власть. Прямо скажем: сделал человеком. На мол, хапай, разъедайся всласть. Только ёж не кинулся навстречу – осторожен он, как всякий зверь. Раньше олигарх был человечен, а теперь – пойди его проверь. Ёжик помнил сводки Интерпола, регулярно их читал в норе, и теперь сильней прижался к полу, чтоб не видел олигарх-еврей.
На полу валялась пара шприцев – кто-то их давненько не менял. Ёж кололся, соблюдая принцип – что угодно, только не в меня. Пахло шишками, но несколько не теми, что пришибли странника в лесу. И грибами пахло – Ёж был в теме, что-то он почувствовал в носу. Ёжик не любил такие штуки, в нос пробрался запах конопли, и со всех сторон полезли глюки. Правда, укололись и ушли.
Ёжик видел всё чуть-чуть нечетко, в лёгком наркотическом бреду, у плиты возилась с чем-то тётка – видимо, готовила еду. Видит Ёж: знакомый профиль попы, запах мела – пахнет за версту. Вспомнил Ёж, как в школе остолопы подложили ей его на стул. Грохотала старая посуда, в на огне шкворчала требуха. Ежик поспешил уйти оттуда. И ушёл подальше от греха.
С хатой было, в общем, всё понятно. Тигр в ней оставил чёткий след: в паре комнат - кровяные пятна, и мышей-кротов – в помине нет.
Где же крот? Вот это было важно. Где он, падла, где его нора? Пораскинув мозгом, Ёж отважно юркнул внутрь московского метра. И на след крота мгновенно вышел, сделав по тоннелю первый шаг: от кого-то сваливали мыши. Моментально. Прямо на ушах.
…
Встреча двух больших авторитетов. Мимо пробегают поезда. Каждый, кто однажды видел это, не забудет, братцы, никогда. Что там было, в общем, неизвестно. Явно не закончилось битьём, потому что к нужному подъезду Крот и Ёжик подошли вдвоём. Рано утром глаз тут нету лишних, тихо и спокойно во дворе. Только вдруг во двор выходит хищник, сильно разжиревший к той поре. Стало ясно: никого в квартире не оставил маленький зверек. Ну, инстинкты. (А на комбижире он бы захирел и просто слёг). Ёж подумал, почесал иголки, лапками беспомощно развел. И зверей из этой самоволки в южное Чертаново отвёл.
Там, в уютной небольшой квартирке, среди книг, среди бумажных груд, тигр и крот, сопя в четыре дырки, масло ох*цензура*ое жрут. Ёж теперь работает на сайте, вышла даже книжка про Ежа. В общем, заходите, почитайте. Медленно. Со вкусом. Не спеша.
Alex Smirnoff
ПРО ТИГРЕНКА
За спиной неся зеленый ранец через буреломы и дожди, шел по лесу вегетарианец со значком «Гринписа» на груди. Рис проросший по пути жевал он, запивая струями дождя, ставил себе клизмы на привалах, шлаки по системе выводя. Шел вперед от края и до края, песни пел, молился без конца, комаров-эндемиков гоняя с доброго усатого лица. И, живя в гармонии и мире, двигался туда, где видел дым: так как вел он месяца четыре слежку за геологом одним.
Говоря по-правде, между нами, был геолог этот всех дрянней: из консервных банок ел руками трупы уничтоженных свиней, спирт глотал из пластиковой фляги, песни непристойные орал, мусорил окурками в овраге и месторождения искал. Этому подонку было надо, чтоб в тайгу бурильщики пришли и достали всяческого яда из планеты-матушки Земли. Чтоб железный грейдер раз за разом растоптал листочки, шишки, мох, кислород сменился смрадным газом и комар-эндемик передох... Шел геолог по тайге, скотина, в душу ей плевал, как в унитаз, а ему смотрела строго в спину вегетарианских пара глаз. Часто думал вегетарианец: погоди, преступник, вот те хрен! И мигал его зеленый ранец, отправляя сводки в CNN.
Как-то раз геолог с диким смехом вынул из кармана острый нож и убил тигрицу ради меха — или ради мяса, не поймешь. И ушел бесчувственный подонок, напрочь позабыв о малыше. Но остался маленький тигренок с травмою психической в душе. Обреченный умереть без мамы, он лежал и плакал, чуть дыша. Вегетарианец — лучший самый — взять решил с собою малыша. Он не дал погибнуть организму: рисом он делился с ним как брат, пробовал поставить даже клизму, но тигренок клизме был не рад.
К счастью, оказался путь недолог. Подлеца возмездие нашло и тайгою был убит геолог: шишка кедра весом в пять кило сорвалась и стукнула всей массой по башке с размаху. Раза два. Остро пахли спиртом и пластмассой клочья мозгового вещества. Словно у природы сдали нервы. Бац! В тайге раздался смертный стон... Облизнулись жужелицы, черви, и пошли на труп со всех сторон. Выбили таежные синицы подлецу бесстыжие глаза. Мозг сквозь дырку выпила куница. Обкусала ухо стрекоза. И четыре волка ближе к ночи раскатали кости между ям. Кое-что на них оставив, впрочем, пожевать голодным муравьям. А когда останки скрыла хвоя и в тайге опять настала тишь, из кустов ближайших вышли двое: вегетарианец и малыш. Ранец пискнул и прямой наводкой через спутник, что вверху повис, весть благую (с качественной фоткой) передал торжественно в «Гринпис».
С чистою душою, без заботы двинулись домой три пары ног: это шли сквозь чащи и болота вегетарианец и зверек. Вскоре показались рельсы БАМа и далекий путь в Москву, назад. Где-то там ждала старушка-мама — в коммуналке, с окнами на МКАД. В пять часов утра явился к маме с маленьким тигреночком у ног, пахнущий тайгой и комарами сорокадвухлетненький сынок.
В коммуналке, за сортиром прямо, в комнатке с плакатами «Гринпис», с человеком и старушкой-мамой жил тигренок, поедая рис. Запивал его водой из крана и взрослел, нагуливал бока, с помощью клопов и тараканов восполняя дефицит белка. Лишь глубокой ночью ближе к часу, глядя из окошка с высоты, всей душой желал он скушать мяса. Всей душой ребенка-сироты. Что ни говори, такую травму пережить способен мало кто. Вы представьте, если б вашу маму покромсал геолог на пальто?
А за дверью от сортира справа жил сосед — поганый человек. Тунеядец, пьющий на халяву, алкоголик, хам и бывший зэк. С ног до головы в наколках черных. Все при нем боялись рот открыть. Забывал он свет гасить в уборной, мусор не трудился выносить. Пол не мыл по графику в квартире, не платил за общий телефон. А еще любил курить в сортире и плевать любил с балкона он. И тигренку иногда до боли он напоминал того, в тайге, — с бородой, пропахшей алкоголем, с маминою шкуркою в руке... И когда однажды — злой, недобрый — он домой ввалился пьяный в слизь, пнул тигренка сапогом под ребра и унизил фразой «киса, брысь»... То случилось всё само собою, не успел раздаться даже крик: все татуировки как обои ободрал тигренок в тот же миг. Пальцы на руках с наколкой «коля»... Жесткая небритая щека... Почечки со вкусом алкоголя... Легкие со вкусом табака...
Из-под двери комнаты налево день за днем тянулся странный дым. Жил там безработный парень Сева с другом — несомненно голубым. Волосы немытые, сережки, кольца и булавки на брови, кактус запрещенный на окошке, психотомиметики в крови. Жили плохо — ни любви ни дружбы, запершись от всех в углу своем: просто было от военной службы им косить удобнее вдвоем. Крики, сцены ревности и ссоры, а под вечер — брали шприц большой и кололи в вену мухоморы, и глотали марки с анашой. Рев колонок, крик Кобейна Курта, звон шприцов и хруст колимых вен — затихало это лишь под утро, несмотря на стук из разных стен. Просыпались наглецы к обеду, шли на кухню словно дурачки, рвали на страницы Кастанеду и вертели тут же косячки. В теплую погоду, даже летом, не могли квартирные жильцы босиком пройти до туалета — натыкались пятки на шприцы. Даром мать эколога, старушка, завуч школы, ветеран труда, умоляла их не брать из кружки челюсти вставные никогда. Нет, куда там! Челюсти соседки каждый день они из кружки — хвать! И давай толочь свои таблетки, чтоб в садах и школах продавать! Но однажды ночью на приходе оба подлеца исчезли вдруг. Так и не поняв, что происходит. Думая, что это страшный глюк.
А тигренку вскоре стало худо. И примерно через полчаса чертики полезли отовсюду, в голове возникли голоса, на полу открылись люки, ямы, потолок стремительно кривел... А в окне раздался шепот мамы, где всегда обычно МКАД ревел. Ломит лапки, онемела шкурка, голова болит, ну просто тьфу... Закусить пришлось соседом-чуркой — тем, что жил всегда в стенном шкафу.
Чурка жил в шкафу вперед ногами много лет, как бросил свой Кавказ. Торговал на рынке сапогами, норовя обвесить всякий раз. Кушал шаурму с бараньим жиром и любил в метро кататься он, где искал нетрезвых пассажиров, чтоб спереть какой-нибудь смартфон. А потом, присев на подоконник, цокая и открывая рот, тыкал вилкой в чей-то наладонник, двигая иконки взад-вперед. Проживая вечно без прописки, сделав из квартиры склад мешков, он водил к себе друзей и близких, и в чужих кастрюлях делал плов. Домогался женщин, даже маму — ту, что завуч, ветеран труда. Фундаменталистскому исламу он при этом верен был всегда. И в шкафу своем, гнилом и шатком, там, где жил уже не первый год, может статься, он хранил взрывчатку, может статься, даже пулемет. Но прыжок — и жилистое тельце ухнуло в тигриное нутро. И смартфонов дорогих владельцы снова могут водку жрать в метро.
Так пришла зима. Застыли реки. Жил тигренок тихо день за днем, лишь случались изредка флэшбэки — типа голос мамы за окном. Как-то раз в подобную минутку из-за ностальгии — не со зла — он пошел и скушал проститутку. Ту, что в дальней комнате жила. Все в районе знали тетю Розу, а исчезла Роза — ну и пусть. Тысяча одну срамную позу знала извращенка наизусть. Развращала молодых студентов, и пенсионеров, и детей. И врала, что у интеллигентов толще, выше, крепче и длинней. Хвасталась расценкой поминутной, и в деньгах, похоже, знала толк: был тариф рублевый, и валютный, а порой давала даже в долг. Ошивалась в барах, на вокзалах — с жуткой мордой, на ногах кривых... Но хвалилась Роза, будто знала всех мужчин столицы как своих. Родинки, размеры ягодицы, их привычки, характерный смех — знала всех политиков столицы (или же врала, что знает всех). Мол, когда-то с этим было проще, в молодости, мол, была стройна. И берется отличить на ощупь Путина и Ельцина она... Так и покушалась на святое! Так и распускала мерзкий слух! Это ж надо выдумать такое! Впрочем, кто их знает, потаскух.
Так почти очистилась квартира. Кто в последней комнате живет? В той, что возле самого сортира? В той, где из сортира только вход? Где всегда темно и сыровато, где лишь стол и койка у дверей? Там живет помощник депутата — олигарх, ворюга и еврей. С помощью серьезных махинаций он украл в стране всю власть давно. И в Международной Лиге Наций все признали, что мужик — говно. Ищут подлеца все службы в мире, но не получается найти. Ищут в каждом доме и квартире — если комнат более пяти. Ищут на Рублевке, на Садовом, ищут в Мавзолее и Кремле, под Рязанью, Тверью и Ростовом. Ищут в каждой точке на земле. Ищут в Эквадоре и на Крите, в Чили и на острове Бали. Пару раз искали в Антарктиде, но замерзли быстро и ушли. Ловко обманув все службы мира, олигарх последних года три прятался в каморке у сортира — извращенец, тигр его дери. В общем, так и получилось вскоре: негодяй, ворюга и еврей вдруг исчез однажды в коридоре, наступив на хвост судьбе своей.
За окном весна, сосулька тает, МКАД вдали ревет как самолет. И тигренок снова ощущает, что ему белков недостает. По квартире погулял немного, но вернулся в комнату опять. И понюхал маму-педагога — не со зла, а просто, чтоб понять.
Мама спит. Рука большая, в складках. Вкусная она? Пожалуй, нет. Эти руки ставили в тетрадках двойки и колы все сорок лет, в школах обучая даже дуру (что там дуру, даже дурака!
прелестям родной литературы, таинствам родного языка. Даром не прошли для них уроки. Где теперь ее выпускники? В интернете дуры пишут блоги. В блоги дурам пишут дураки. А потом на «Грелку» всей толпою ломятся как тараканы в дом... Господи прости, гамно какое! Впрочем, ладно. Сказка не о том.Педагог, отдавший детям душу! Педагог, даривший людям свет! Можно ли теперь такого кушать? Наш тигренок думает, что нет. Жестко и невкусно, пахнет мелом, желчью, авторучкой и доской. Ничего подобного не ел он, и не видит пользы никакой. Если ты давно измучен рисом, что за польза в меле и доске? Если полосатый организм день за днем мечтает о белке?
На полу, укрывшись полотенцем, между батареей и стеной вегетарианец сном младенца спит и видит сон зеленый свой. Тигр замер, постоял немного, сделал осторожно шага два... И лизнул ему на пробу ногу. Тьфу, сплошная соя и трава! Кто живет в гармонии, в покое, кто не пьет, не курит, не шалит, рис и сою ест, и всё такое — тот из них почти и состоит. В доме не найти приличный ужин. Тигр вышел в коридор и лёг. Вдруг — сама открылась дверь наружу, приглашая выйти за порог! Запах мяса! Спины! Ягодицы! Ноги, руки, яйца, голова! Граждане зажравшейся столицы! Теплая, весенняя Москва! Кушай, тигр, всякого подонка! Медленно, со вкусом, не спеша! Так как это сказка для ребенка, то концовка крайне хороша!
© Леонид Каганов lleo@aha.ru
Часть вторая.
ПРО КРОТИКА
Средь берез и мужественных елок, логова медведей обходя, по тайге шагал один геолог, под ноги внимательно глядя. Там, внизу, под самыми ногами, а сказать точнее - под землей, шел с ним в ногу тайными ходами черный кротик - добрый и слепой.
Вместе они залежи искали - апатиты, магний и руду, на привалах песни распевали, пили самодельную бурду. Вы представьте, как в тайге тоскливо, если рядом нету никого! Нет жены, друзей и даже пива, а с кротом споешь - и ничего.
А когда вставали на стоянку, или оставались на ночлег, кротик делал небольшую ямку - современный биотуалет.
Был геолог опытным и мудрым, и умел он множество вещей - он не похмелялся рано утром, не боялся мошек и клещей. По тайге, как по родному дому, он шагал легко то вверх, то вниз, а за ним следил его ведомый со зловещей надписью "Гринпис".
И однажды, как-то на привале, под большим раскидистым кустом, кротик и геолог ночевали - кротик примостился под листом. Кротик в землю не успел зарыться - задремал, откушав первача, и внезапно бросилась тигрица, злобно и прожорливо урча.
А с тигрицей не сыграешь в прятки, - кротик замер, вовсе не дыша, и ушла в мозолистые пятки кротика невинная душа.
Только между хищником и другом, подскочив буквально в тот же миг, старый кортик выхватив упруго, Человек решительный возник. Нож воткнулся раза три-четыре, а потом еще раз двадцать пять - каждый, кто читал поэму "Мцыри", знает, как с тигрицей поступать.
Шли они, ища слюду и сланец, точки на планшетку нанося, шел за ними вегетарианец, замаскировавшийся в лося. Был он окончательная сволочь, он георазведку не любил, и однажды ночью, ровно в полночь, шишкой он геолога убил.
Прямо скажем, со случайной жертвой быстро расправляется тайга. Был геолог далеко не первый, да и не последний ни фига. На красивой солнечной полянке, где геолог часто ночевал, кротик схоронил беднягу в ямке, даже крест в ногах нарисовал.
Вдруг пошла волна в груди кротовьей - защитить поруганную честь! Кто ответит по законам крови, на кого падет кротовья месть? Кротик распознал чужие знаки - будет им отыскан злобный враг - извлеченные из организма шлаки засоряли меловой овраг.
Видимо, страдает он поносом, он засранец - вот его беда! Крот повел своим бывалым носом и запомнил запах навсегда. И когда злокозненный убийца возвращался в город сквозь тайгу, кротик вслед за ним успел прорыться, cобираясь отомстить врагу.
Возле МКАДа потерялся запах, но, вонзаясь в землю, как кинжал, крот копал - копал до дрожи в лапах, но душой при этом не дрожал. Не боясь камней, песка и пыли вгрызся он в московское нутро. Именно кротом отрыты были восемь новых веточек метро.
Кротик рос, мужал, и с каждым годом набирался опыта, крепчал. Как-то раз, идя подземным ходом, диггеров случайно повстречал. Кротик вышел к ним совсем не в духе, на ходу он рельс железный грыз - так в Москве и появились слухи про огромных подземельных крыс.
Диггеры оставили лопату - кротик, хоть не знал, что делать с ней, все же повертел лопату в лапах - лапы были явно помощней.
Кротик вел подкоп на Ленинградке, чтоб устроить маленький обвал. Получилось, но эколог гадкий на работу в этот день проспал.
Только кротик - это зверь упрямый, на мякине нас не проведешь, ждет тебя, эколог, волчья яма, рано или поздно - попадешь!
Далеко, укрыт ковром иголок, спит мой друг, и видит сладкий сон. Спи спокойно, верный друг-геолог, спи и знай: ты будешь отомщен!
Alex Smirnoff
Часть третья.
ПУТЬ ЁЖИКА
Далеко в лесу, в тайге дремучей, жил под ёлкой с самых давних пор старый, мудрый, опытный, колючий еж таёжный – маленький бугор.
Он рулил таёжными зверями справедливо, строго, много лет. Говоря по правде, между нами, ёжик был большой авторитет. Всё из стали – мышцы, кости, нервы – не возьмёшь ни пулей, ни ножом. Этот ёж в далёком сорок первом был противотанковым ежом! Не боялся ёжик хищных тварей, нападающих порой из-за угла. Изначально был о нём сценарий фильма под названием «Игла».
В жизни этот еж наелся лиха, оттого был крепок и удал. На спор поднял как-то раз слониху (что Корней Чуковский наблюдал). Он гонял в саванне бегемотов, белку бил в тайге сибирской в глаз, об еже писали Бегемотов, Мюллер, Штирлиц, и, конечно, Асс.
Как-то, заберясь на ель повыше, ежик проводил осмотр тайги. И внезапно он внизу услышал чьи-то незнакомые шаги. Это был, конечно же, геолог, с рюкзаком огромным за спиной, он шагал туда, где утра полог занавешен бледною луной. А вдали, в полуверсте примерно, там, где елки встали вкривь и вкось, шёл куда-то, матерясь прескверно, здоровенный и матерый лось.
Ёжик чуял – что-то не в порядке с этим подозрительным лосём. У ежа был нюх на непонятки, zсность этот ёж любил во всём. Почему-то лось шагал в штормовке, на плечах здоровый был рюкзак, а к рогам был приторочен ловко абсолютно новый AirMac. И мигала лампочка с вай-фаем, еж увидел – аж оторопел. На хрена? (Но мы-то с вами знаем, что сигнал гринписовцам летел.) Ежик вспомнил молодость в подполье. Маскировка – сразу понял ёж. Это ж надо выдумать такое! Только нас-то этим не возьмёшь! С виду неприметный, неказистый, но зато умён и мускулист – ёж был у Исаева радистом. Лось был тоже, видимо, радист.
Отследить, узнать, взять на заметку – мало, ли кто шляется в тайге. Может, это враг ведёт разведку, и идёт как лошадь – буквой ге. Только - чу! Вблизи мохнатый хищник. Чёрно-жёлтый маленький зверек (Их тут, между прочим – больше тыщи, ёж их от охотников берёг). Так и есть – двухмесячный тигрёнок. Прямо под ногами у лося. «Надо же – совсем ещё ребёнок, но видна его натура вся. Хищник – генетическое свойство, кушать мясо, кости, требуху – весь набор нехитрых удовольствий…» - думал ёж, сидящий наверху. Но какое странное соседство – тигр и жертва словно бы друзья. Видимо, тигрёнка кто-то с детства убедил, что мясо есть нельзя.
…Сосны и берёзы вперемежку, сопка, речка, небольшой овраг. По тайге идёт двойная слежка, под надзором строгим каждый шаг. Видит ёж – здесь ночевал геолог – две бутылки, банка из-под шпрот. Еж увидел вдруг из-под иголок: а вот здесь свой след оставил крот.
Что за вашу мать, как говорится?! Это значит – двое против двух. Еж служил когда-то на границе и имел на эти штуки нюх. Понял еж: разведчики, наверно. Еж иные видел времена – это он для Штирлица из Берна присылал шпионов имена. И теперь, опять попав в разведку, ёж был осторожен, как всегда: не ступал на сломанную ветку, не курил в засаде никогда. Только ничего тут не поделать: и ежа сморил однажды сон. Ночью шишка килограмм на девять ё*цензура*ла геолога в висок. И следы. Они идут на запад, видимо, здесь кто-то был с утра. Сапоги, четыре мягких лапы, а ещё – кротовая нора. Кто распутать должен эти нити? Кто здесь кровью обагрил траву? Никому не слышен и не виден, ёж по следу движется в Москву…
В Москве.
Надо вам сказать, что этот город ёж облазил вдоль и поперек. Очень много неприметных норок здесь устроил маленький зверек. Всех бомжей, ментов, собак бродячих, ежик знал буквально, как родных. Он искал, как сыщик настоящий. День и ночь искал, без выходных. Ёж с рожденья не боялся риска, шастал по окраинам в ночи. (Между прочим, он основам сыска самого Шарапова учил.) И, в конце концов, нашёл, конечно. Здесь прошёл лосяра в сапогах. Запах – тот же, пахнет человечиной, явно находящейся в бегах. Логово. И запахи толпою ломанулись в маленький подъезд. Ёжик дверь захлопнул за собою: лось не выдаст, так и тигр не съест.
Конура. Точнее – коммуналка. Кто и с кем тут – хрен чего поймёшь. Но зато – чекистскою закалкой обладает наш колючий еж. Ну-ка, кто тут? Двадцать пять бутылок. Но не водка. Наш родной, «тройной». Ну, который гонят из опилок. Ёж всмотрелся – это был блатной. Он узнал блатного по наколкам – много лет тому назад, в тайге, зэку он оскаленного волка выколол иголкой на ноге. А сейчас он спит, ежа не слыша. Ежик притаился у дверей, и не зря: ему навстречу вышел олигарх, ворюга и еврей.
Шкаф здоровый – за два метра росту, дорогущий твидовый пиджак. Он ещё в начале девяностых стал носить причёску под ежа. Ёжик взял его тогда за жабры на торговле всякой ерундой.
Олигарх тогда был парень слабый, мелкий, недокормленный, худой. Ёж установил над ним опеку, помогал, а позже ввёл во власть. Прямо скажем: сделал человеком. На мол, хапай, разъедайся всласть. Только ёж не кинулся навстречу – осторожен он, как всякий зверь. Раньше олигарх был человечен, а теперь – пойди его проверь. Ёжик помнил сводки Интерпола, регулярно их читал в норе, и теперь сильней прижался к полу, чтоб не видел олигарх-еврей.
На полу валялась пара шприцев – кто-то их давненько не менял. Ёж кололся, соблюдая принцип – что угодно, только не в меня. Пахло шишками, но несколько не теми, что пришибли странника в лесу. И грибами пахло – Ёж был в теме, что-то он почувствовал в носу. Ёжик не любил такие штуки, в нос пробрался запах конопли, и со всех сторон полезли глюки. Правда, укололись и ушли.
Ёжик видел всё чуть-чуть нечетко, в лёгком наркотическом бреду, у плиты возилась с чем-то тётка – видимо, готовила еду. Видит Ёж: знакомый профиль попы, запах мела – пахнет за версту. Вспомнил Ёж, как в школе остолопы подложили ей его на стул. Грохотала старая посуда, в на огне шкворчала требуха. Ежик поспешил уйти оттуда. И ушёл подальше от греха.
С хатой было, в общем, всё понятно. Тигр в ней оставил чёткий след: в паре комнат - кровяные пятна, и мышей-кротов – в помине нет.
Где же крот? Вот это было важно. Где он, падла, где его нора? Пораскинув мозгом, Ёж отважно юркнул внутрь московского метра. И на след крота мгновенно вышел, сделав по тоннелю первый шаг: от кого-то сваливали мыши. Моментально. Прямо на ушах.
…
Встреча двух больших авторитетов. Мимо пробегают поезда. Каждый, кто однажды видел это, не забудет, братцы, никогда. Что там было, в общем, неизвестно. Явно не закончилось битьём, потому что к нужному подъезду Крот и Ёжик подошли вдвоём. Рано утром глаз тут нету лишних, тихо и спокойно во дворе. Только вдруг во двор выходит хищник, сильно разжиревший к той поре. Стало ясно: никого в квартире не оставил маленький зверек. Ну, инстинкты. (А на комбижире он бы захирел и просто слёг). Ёж подумал, почесал иголки, лапками беспомощно развел. И зверей из этой самоволки в южное Чертаново отвёл.
Там, в уютной небольшой квартирке, среди книг, среди бумажных груд, тигр и крот, сопя в четыре дырки, масло ох*цензура*ое жрут. Ёж теперь работает на сайте, вышла даже книжка про Ежа. В общем, заходите, почитайте. Медленно. Со вкусом. Не спеша.
Alex Smirnoff